История Олеси, женщины на линии огня: Война стирает различие полов — на передовой мы все просто люди

Олеся: Сложно уснуть, понимая, что ты можешь больше никогда не проснуться

В древней скандинавской мифологии валькириями называли прекрасных дев-воительниц, которые собирали души павших воинов и определяли судьбы героев на поле боя.

На линии боевого соприкосновения в ходе специальной военной операции работают не мифические, а вполне реальные русские Валькирии — девушки, которые выносят с поля боя тела раненых и погибших бойцов. Их тяжёлый ратный труд почти не освящается в современных СМИ. В одном из военных госпиталей на территории ЛНР я познакомился с такой Валькирией из Бурятии. Имя девушки — Олеся, позывной — «Ёхор». В переводе с бурятского языка «ёхор» — ритуальный шаманский танец-хоровод.

Небольшого роста, стройная, симпатичная девушка обратила на себя внимание сдержанностью и силой духа. О ратной службе мужчин написано и сказано много, а как переносят тяготы современной войны женщины? Я попросил Олесю дать мне интервью для публикации в еженедельнике «Аргументы недели», чтобы рассказать через её личный жизненный опыт о труде простых русских девчонок на полях сражений. Сразу оговорюсь, я немного отредактировал прямую речь Олеси, изобилующую фронтовым сленгом, для того, чтобы её мысли были понятны читателям, которым этот сленг незнаком.

На военную службу Олеся пришла из мест заключения. Мне стало интересно, что побудило её решиться на участие в боевых действиях. Вопрос задал прямо:

— Олеся, твоё решение участвовать в СВО продиктовано желанием выйти на свободу или были другие побудительные мотивы?
— Срок у меня был маленький. Менять его на опасность погибнуть на поле боя смысла никакого не было. Просто я люблю свою Родину, и возможность что-то сделать для неё, пусть даже в трудных условиях и с риском для жизни, для меня само по себе является маленькой и очень личной душевной наградой.

Сегодня на военной волне поднялось множество болтливой патриотической и псевдопатриотической пены. И каким смыслом наполняет свой ежедневный, тяжёлый, рискованный ратный труд хрупкая девушка? Грани различия между мужчиной и женщиной в принципе понятны всем. И об этом был мой следующий вопрос.

— Олеся, как ты считаешь, тебе и твоим подругам-Валькириям труднее выполнять свои обязанности, чем мужчинам?
— Наверное, нет. Мы с девчонками наравне с мужчинами выполняем поставленные задачи. Порою, конечно, силёнок не хватает таскать на себе убитых и раненых от лесополосы до лесополосы. Но стиснешь зубы — и тащишь. Главное, пересечь «открытку», чтобы дроны не отработали, ребят не добили и тебя на тот свет не отправили. Война стирает различие полов. На войне мы все — люди. И, как и в мирной жизни, люди разные. Иногда девчонки приходят без царя в голове, размазня размазнёй. А иногда и мужская особь хуже этих баб встречается. Передовая сразу показывает, кто человек, а кто его жалкое подобие.

— Олеся, как долго ты выполняешь свою работу в передовых частях?
— Чуть больше восьми месяцев.

— А у тебя есть какие-нибудь награды, медали?
— Нет.

— Не обидно?
— Я об этом не думала. В конце концов, мы здесь свою работу делаем не ради наград и денег. Конечно, наверное, приятно было бы получить какую-нибудь награду, не спорю, но что с ней потом делать? Ходить и всем показывать: «Вот я медальку получила»? Деньги платят, и слава Богу. Но сейчас я понимаю, что я бы и без них, если бы пришлось, делала бы всё то же самое. Наши руки здесь нужны. Без нас здесь ребятам было бы ещё труднее. Я рада, что нахожусь и работаю там, где я нужна людям.

— Война изменила твой характер, отношение к людям, к жизни и смерти?
— Характер стал жёстче, к смерти отношусь спокойно, к окружающим людям стараюсь не привыкать, чтобы не горевать над утратами, если что-то случится.

— Олеся, тебе постоянно по долгу службы приходится сталкиваться с человеческой болью. Не притупляет ли это чувство сострадания? Не рождается ли чувство безразличия к человеческим судьбам, к человеческой боли?
— Всегда тяжело чувствовать человеческую боль. Иногда труднее, чем свою. Тяжело смотреть на то, как люди не могут привыкнуть к осознанию того, где они находятся, к осознанию войны вообще.

— Происходит ли обесценивание человеческой жизни в сознании человека, постоянно отгружающего «груз 200» с линии боевого соприкосновения? Можно ли к этому привыкнуть вообще?
— К смерти привыкла, они уже отмучились. Смирилась с запахом разлагающейся человеческой плоти. Пакуем тела в пакеты и отправляем в последний путь. Каждый раз, когда поднимаем тело погибшего, думаем о том, чтобы самим остаться в живых. Очень часто вражеские сапёры минируют тела погибших.

— Олеся, как боевые действия отражаются на религиозные взгляды бойцов и твои лично?
— Атеистов, понятное дело, на войне нет. Идёшь на боевое задание — молишься вслух или в мыслях. Очень важно верить в то, что есть где-то невидимая добрая сила, которая тебя оберегает. Молюсь за себя, за ребят, за девчонок. Прошу защиты у святых, у ангелов-хранителей.

— Олеся, искусство, музыка, песни, стихи как-то влияют на настроение, поднятие духа?
— Да какие там песни, стихи? Может быть, и повлияли бы, но там не до них. Каждый день сочиняем письма о павших и раненых и думаем в основном о том, чтобы эти письма не сводили с ума тех, кто их получит.

— К врагу можно относиться с ненавистью, но и одновременно с уважением к его храбрости, или наоборот. Какие чувства лично у тебя вызывают те, кто сражается на стороне противника?
— Воюют не слабо. Но отношусь к ним с презрением — подло воюют и жестоко, как нелюди. Видят с дронов всё, раненых добивают — и наших, и своих. Видят, что убитых с поля выносим, — по нам работают миномётами, дронами, снайперы бьют. Подло это. Ну, дайте вынести с поля боя тех, кто уже отвоевался.

— А случалось ли у тебя за это время подружиться с кем-то и потерять друга или подругу?
— Было такое. Теряла и убитыми, и ранеными. Но сильно горевать не приходится, когда понимаешь, что каждую минуту с тобой может случиться всё то же самое, и никто ни от чего не застрахован.

— Приходилось ли тебе испытывать чувство сильного страха?
— По началу было очень страшно. Страх не давал спать. Да и как можно уснуть, понимая, что ты можешь не проснуться? Но со временем привыкаешь ко всему, страх куда-то уходит. Его сменяет желание дожить до победы и вернуться к мирной жизни.

— Олеся, а есть ли во фронтовой жизни для женщин какие-то особенные бытовые трудности?
— Нет, ко всему можно привыкнуть. И жить можно в любых условиях. Война, не война — девчонки и накраситься не забывают, и ногти в порядок привести. Главное — в своём мозгу не создавать трудности. Кто хочет жить и выживать — находит для этого средства. А есть нытики, которые на всю свою жизнь смотрят, как на одну большую проблему. Но здесь такие не выживают.

— А какой ты себе представляешь мирную жизнь?
— Здесь я встретила свою настоящую большую любовь. Молю Бога и всех святых о том, чтобы мы оба могли вернуться домой живыми, создать большую крепкую семью, в которой будет много детей.

— Олеся, за что сражаются люди в этой войне, за что сражаешься ты? Какой смысл в этой войне лично для тебя?
— По большому счёту, наш народ добрый и верующий, и боремся мы не с украинцами, боремся за то, чтобы вся эта европейская бесовщина никогда не взяла верх над Россией. Это самое важное, за что не жалко проливать свою кровь, за что не жалко положить свою жизнь. Мы все когда-нибудь умрём — это всего лишь вопрос времени. А то, за что мы сражаемся, — это вопрос о том, в каком мире после этой войны будут жить люди.

С такими мыслями сегодня живут, сражаются и мыслят далёкие от скандинавских древних мифов наши русские реальные Валькирии. Кого-то эта война сплющила морально и духовно, а из души этой девушки выковала крепкий, несгибаемый стержень. И многим из тех, кто называет себя мужчинами, стоило бы крепко подумать над ответами Олеси на мои вопросы.

Источник: http://argumenti.ru/interview/2025/08/961422